...Пролог
«В ряду наиболее знаменательных событий юбилейного года — пятидесятилетия Великого Октября — важное место занимает решение ЦК Компартии и Советского правительства о проведении во время торжеств в Ленинграде штурма Зимнего дворца.
К участию в этом крупнейшем юбилейном мероприятии привлечены многочисленные представители общественности, а также целые коллективы ленинградских заводов, фабрик и учреждений. Воспроизведение в реальном масштабе славных событий октября 1917 года привлекло пристальное внимание зарубежной прессы и мировой общественности и должно вновь со всей убедительностью показать преимущества социалистического строя.
Несколько недель, предшествовавших мероприятию, славный город Революции живет в ожидании Штурма. Текстильные фабрики готовят комплекты одежды для участников событий, художники восстанавливают облик Петрограда октябрьских дней, работники кино и телевидения монтируют в ключевых пунктах восстания аппаратуру.
Восстание, возвещенное легендарным залпом «Авроры», должно быть проведено в течение 7-го ноября 1967 года и завершится по плану открытием съезда Советов в Смольном…»
Правда. 16.10.1967
1
Антипенко развернул львиный фас в сторону Зоси из отдела фарфора и спросил, кто поедет получать шинели. Зося спросила, какого цвета шинели. Этого Антипенко не знал.
Под окном стоял автобус с финскими туристами. На сиденьях дремали уморившиеся бабушки.
— Наверное, черные выделят, — сказал долговязый Боря Колобок. — С черепом и костями.
— Не говори глупостей, — обиделась Зося. — Тебе хорошо, у тебя юнкера, а на нашем участке еще баррикаду не достроили.
— Я звонил им, — сказал Антипенко. — У них прорыв. Студентов мобилизуют.
Обшитая черной клеенкой дверь чуть приоткрылась, и Раиса Семеновна заполнила проем полной грудью.
— Шинели готовы. Пора ехать на склад.
— Ну, с богом, — сказал Зосе Антипенко. — Распоряжайся. — И крикнул вдогонку: — Чтобы не подрезать и не ушивать. За шинели я головой отвечаю. Историческая правда прежде всего.
Зося кивнула, не оборачиваясь. Боря Колобок спросил Антипенку:
— А оружие когда получать будем?
— С оружием трудности. Мне на складе уже выписали. И виза была, но тут звонит Соколов из обкома, он оружием сейчас ведает, и говорит: эту партию на Ближний Восток отправили. Неувязка вышла. А пушки завтра из Артиллерийского музея подвезут. Три штуки. Только что снаряд на столе лежал. Не видел, куда я его задевал?
Пока Антипенко растерянно шарил по столу веснушчатыми руками, Боря налег на стол верхней половиной своего ломкого длинного тела и громко прошептал:
— Милиция на площади будет?
— Это еще зачем?
— А вдруг в самом деле?
— Чего?
— Вдруг они ворвутся в самом деле? У нас же ценностей мировой культуры на миллиарды новых рублей.
— Ты, Колобок, это кончай. В каждой колонне идут члены бюро райкомов. Так что без паники. Понял?
— Понял, — сказал Колобок неубежденно.
— А милиция в других районах пригодится. Народ будет праздновать, а он требует контроля.
— Может быть. Ну, я пошел.
— Только совсем не уходи. Может, понадобишься. Сам понимаешь, положение напряженное. В любую минуту могут поступить новые распоряжения из инстанций.
— Ладно.
Колобок поправил модные очки и, широко расставляя худые ноги, направился к своему отделу.
В гобеленной галерее Колобок встретил красивого Извицкого. Извицкий вел экскурсию. Колобок протолкнулся к нему сквозь строй пенсионерок.
— Долго тебе еще? — спросил он, наклонившись к уху экскурсовода.
— Сейчас кончу. А что?
— Беги сразу в отдел. Важное дело.
Симеонова Колобок разыскал в буфете. Симеонов пил кефир. Колобок сказал Симеонову о встрече в отделе и заодно попросил предупредить античников.
Через десять минут в комнате отдела Дальнего Востока собрались десять сотрудников Эрмитажа. Колобок сел на исцарапанный поколениями кандидатов и докторов письменный стол, отодвинул в сторону ножны от самурайского меча и сказал:
— Товарищи, я собрал вас, вы сами догадываетесь, почему. Сейчас я был у Антипенки, и старый хрен дал понять, что милиции на площади не будет.
Колобок блеснул очками, и взгляд его приобрел суворовскую пронзительность. Остальные молчали.
— Не поняли? Объясню. Через два дня — штурм Зимнего. Известно всем? Штурмовать выделены Кировский завод, сводная колонна обкома комсомола, группа персональных пенсионеров и другие организации. Если не будет милиции, штурмующие могут увлечься. И ворваться в эти стены…
Мертвая тишина воцарилась в комнате отдела Дальнего Востока.
— Баррикады наши сделаны на живую нитку. Только для кинооператоров. Пушки — без замков, из Артиллерийского музея. Наши винтовки ушли на Ближний Восток. Чем мы задержим…
— Постой, Борька, — сказал тут Симеонов. — Ты что же, хочешь сказать, что штурмующих в Зимний пускать нельзя?
— Пускать придется, но не дальше вестибюля. Я все понимаю — пятьдесят лет назад штурм был настоящий и тогда Зимний пал. Но кто-нибудь подсчитывал действительный ущерб в семнадцатом году? Никто. Но тогда юнкера хоть как-никак, а дворец защищали. Сейчас мы защитить его не сможем. И кто гарантирует нам стопроцентную сохранность памятников культуры и искусства? Ты, Симеонов?
— Нет, зачем так сразу. Штурмующие должны понимать. Там представители партийных органов пойдут, как по льду Кронштадта.
— А о массовых психозах ты слышал?
— Это где массовые психозы? — грозно сверкнул черными очами Извицкий. — Ты с каких позиций выступаешь? Люди на святое дело собрались!
Кто-то хихикнул. Колобок шлепнул ладонью по столу:
— Я выступаю с наших позиций! С позиций сохранности народного достояния!
— Ребята, вы, по-моему, соревнуетесь в лицемерии, — заметил Симеонов.
Колобок почти не смутился:
— Я выступаю с позиций сотрудника и, если хочешь, патриота Эрмитажа. Мы обязаны не допустить повторения ошибок семнадцатого года. Мы обязаны это сделать как члены партии, комсомола и просто профсоюза.
— Еще побьют чего доброго, — неудачно пошутил кто-то из древних греков.
— И будут правы, — добавил Симеонов. — Если людям разрешают раз в полсотни лет взять штурмом Зимний дворец, то они имеют полное право немного пошалить.
— И все-таки в райком надо бы сходить, — тоскливо произнес Извицкий.
Колобок даже удивился. Он не ожидал поддержки с той стороны.
— Сходить можно, — сказал кто-то от двери.
— И заодно вооружиться, — вставил Колобок, который ковал железо, пока горячо. — Мы должны быть готовы ко всяким случайностям.
Колобок соскочил со стола и широко развел руками:
— Это же все наше, народное. Мы — дети рабочих и служащих и сегодня, может, для некоторых впервые в жизни наступило серьезное испытание. Я не хочу возражать против решения ЦК повторить в день пятидесятилетия штурм Зимнего. Это, ребята, мудрое решение. Но без милиции может произойти взрыв. Я сам слышал такие разговорчики на улице…
— Какие?
— Неважно какие. Считай, на уровне анекдота. Случайности — это тоже необходимость.
— Кто в райком пойдет? Сам?
— Сам схожу. А ты, Извицкий, побеседуй с девчатами.
— С какими?
— С нашими. Которых в женский батальон смерти мобилизовали. Там у них Зося — комбат. Она сейчас за шинелями поехала на театральный склад.
На том и разошлись. Только Симеонов в дверях остановил Колобка и сказал серьезно:
— Ты в райкоме не очень. А то еще выговор схлопочешь за паникерство.
— Дурак я, что ли? Я про милицию намекну — сами должны понять. Если что, им же отвечать придется.
2
Уже несколько недель райкомом владело обалделое предпраздничное настроение, настолько затянувшееся и нереальное, что оно стало нормой и возвращение к обычной жизни казалось почти невероятным. Оно почему-то выражалось почти одинаково у всех сотрудников райкома. «Вот все кончится, — говорили они в узком кругу, — уйду в отпуск. Поселюсь на двадцать четыре дня в Сочи и буду играть в преферанс».
Но пока было не до преферанса.
Колобок сначала не разглядел милиционера у лестницы. Милиционер полностью скрывался за горой жестяных и фанерных вывесок и реклам, которым, казалось бы, не должно быть места в райкоме.
— Вы к кому? — раздался голос из-за оранжевого щита «Коньякъ Шустова».
— К Грушеву, — ответил Колобок и достал партбилет.
— Что-то я его сегодня не видал, — сказал старшина, отодвигая к стене вывеску «Трактиръ». — Вот привезли сейчас, а развешивать некому. Эта, — он показал на «трактиръ», — над нашей дверью повиснет. Я уж возражал.
— Несолидно, — согласился Колобок. — Неужели другой не нашли?
— Главный архитектор удружил, — сказал старшина. — По плану старому проверял. Оказалось, соответствует исторической правде.
По лестнице спускались два инструктора промышленного отдела, сгибаясь под тяжестью позолоченного двуглавого орла. Инструкторы развернули его, как рояль, и неумело принялись просовывать в дверь. Старшина забыл о Колобке и с криком: « Левей заноси, так его!» бросился на помощь инструкторам.
Колобок поднялся на второй этаж и инстинктивно прижался к стене. Навстречу медленно шел крупный мужчина с эполетами, украшенными черными орлами. При виде отпрянувшего Колобка мужчина вздохнул, оттянул в разные стороны рыжие бакенбарды, и Колобок узнал третьего секретаря.
— Осваиваю, — сказал секретарь. — Не узнал?
— Нет. У вас это убедительно получается. Это чья форма?
— Меня еще не прикрепили. Но прохожу по флотской части. Наверное, морской кадетский корпус дадут. Ты к Грушеву? Может не принять. Занят.
— Я попробую.
Дверь в кабинет первого секретаря была распахнута, и из-за нее, клубясь по приемной, вырывался табачный дым. Колобок вошел в кабинет и с минуту приглядывался, стараясь разобрать в голубом мареве, где же товарищ Грушев.
Наконец он разглядел зелень секретарской скатерти и поплыл к столу. В тумане над столом покачивалась крепкая фигура секретаря. Секретарь был в тельняшке и бескозырке, на которой золотыми буквами было написано «Аврора». Повезло, подумал Колобок. В самом центре событий будет находиться. Два пожилых джентльмена с острыми, неумело наклеенными бородками и в одинаковых черных жилетах ритмично взмахивали руками, пытаясь заставить матроса подписать трудно различимые в дыму бумаги.
Матрос между тем говорил по двум телефонам и, время от времени прикрывая ладонью трубку, давал какие-то указания красноармейцу в буденовке с синей звездой.
Надо бы сказать им — недоразумение получается, подумал Колобок. В семнадцатом еще не было буденовок. И самого Буденного не было. Запад будет смеяться.
Последние слова нечаянно вырвались наружу и прозвучали в комнате в тот редкий момент, когда в ней наступила кратковременная тишина.
— Что? — спросил матрос Грушев, приподнимаясь над столом и уперев в зеленое сукно телефонные трубки. — Кто там о Западе?
Тут Грушев распознал Колобка из Эрмитажа.
— А, привет! — сказал он. — Что ты там о Западе гуторил?
Колобок подумал, что Грушеву нелегко приходится вживаться в образ простого человека, морского волка.
— Здравствуй, товарищ Грушев, — ответил попросту Колобок. — Буденовку зачем на бойца надели? Это же изобретение Первой Конной, так сказать, в пламени гражданской войны.
— Дурак, — сказал Грушев. — Шпак сухопутный. У нас что, консультантов нет? Это же Тематьян — он в театрализованном представлении будет участвовать, после нашей победы. Не читал разве «Пятьдесят лет в один вечер»? Там у нас и правые уклонисты будут, и строители Беломорканала. Зачем пришел?
Спросив так, Грушев, не дожидаясь ответа, приложил к ушам телефонные трубки и локтем отпихнул обоих джентльменов в жилетках.
Зайдя сбоку, Колобок придвинулся к столу и присел на свободный стул.
— Я насчет милиции, — сказал он.
Грушев не расслышал. Колобок решил подождать.
— Петропавловка! — кричал секретарь в трубку. — Петропавловка! Сейчас к тебе политзаключенных приведут! Да нет, не антисоветчиков! Наших людей, пролетариат! Из управления охотничьего хозяйства и рыбнадзора. Значит, так, распределишь их по камерам… Да подожди ты! (во вторую трубку: это не тебе…) Так вот, постельным бельем не обеспечивай. Товарищи предупреждены. Два дня и на голом поспят. Деды их страдали… Страдали, говорю! С питанием? Питание будет. Из столовой «Белые ночи». Они знают… Нет, ты запирай, запирай, чтоб комар носу не подточил. Главное — историческая правда. Правда, говорю! Охрана в пути! А пока музейных сторожей мобилизуй. Как так — возражают? Пообещай сверхурочные! С приветом!
Грушев бросил телефонную трубку и крикнул во вторую:
— Это Коган? Коган, слухай сюда!
Зазвонил первый телефон, и Грушев поднял трубку, кинул в нее: «Сейчас!» и отбросил, как змею. Колобок подобрал осиротевшую трубку.
— Это райком? — спросил дрожащий женский голос.
— Общественный инструктор Колобок слушает.
— Послушайте, товарищ общественный инструктор, — пропел женский голос. — Синяя полоса сверху или снизу?
— Какая полоса?
— На русском национальном флаге. Я Смирницкая, из детского сада номер тридцать. Мы делаем кокарды для буржуазии.
— Сейчас. Может, товарищ Грушев вам поможет.
Колобок передал трубку матросу. Черт знает что, подумал он, не знаю, какой должен быть флаг. Привык как-то, что красный.
— Минуточку, — сказал Грушев трубке и продолжал кричать в другую: — Так ты, Коган, не крути, ты эти штучки брось! Твой Бунд и одной комнаткой обойдется. Что я тебе, Таврический дворец отдам? Вы же активного участия не принимали. Что Маркс? При чем тут Маркс? Знаешь что, кончится мероприятие, я тебя к партответственности привлеку. Да-да, за демагогию. Маркс нацпринадлежности не имеет. Он великий учитель рабочего класса, и ты это учти. И вообще, я тебе сейчас нескольких украинских товарищей подкину, а то ты, я вижу, желаешь в свой Бунд одних евреев набрать. Не хочешь хохлов? Тогда принимай армян. Они тоже брюнеты.
— Девушка! — схватил Грушев другую трубку. — Чего у вас? Синий, думаешь? А ты энциклопедию посмотри. Большую. Нет, говоришь? Так позвони историкам. Что? Знаешь, Смирницкая, это принципиального значения не имеет.
Кто разберется — что сверху, что снизу? В телевизоре все равно серым будет.
— Ты еще здесь, Колобок? — сказал Грушев, бросая трубку. — Пошли в коридор, отдышусь.
Они вышли в коридор. Джентльмены в наклеенных бородах бросились было за секретарем да потеряли его в дыму.
— Сюда, — сказал Грушев. — А то настигнут.
Они прошли в мужской туалет. Грушев распахнул форточку, и в нее сразу влетел мокрый осенний ветер. За замазанным до половины белой краской окном висело серое грустное небо.
— Жду инфаркта, — вздохнул Грушев. Поправил бескозырку. — Ох, сорвем мероприятие, опозоримся. Китай знаешь как на нас смотрит? Внимательно… Только и ждет осечки, чтобы развернуть кампанию травли. А как с людьми работать? Слышал, что этот Коган говорит? Маркс, говорит, был еврей, а участвовал в революциях. Ну, я ему еще покажу.
— У нас тоже нелегко, — сказал Колобок. — Ты же знаешь.
— Да что там. Вы ж юнкера?
— И юнкера, и женский батальон смерти. Девчата наши.
— Ну и сидите. Вот кировцам и «Электросиле» придется под дождем через весь город идти. А вам что?
— Я к тебе пришел с вопросом. Может, не вовремя, но хочу все-таки спросить.
— Валяй, — сказал Грушев, печально глядя в окно.
— Ты скажи, милиция на площади будет?
— Когда?
— Да во время штурма.
— А почему это тебя волнует?
— Понимаешь, посоветовались мы тут с товарищами. Есть опасность, что могут пострадать культурные ценности. Возьмут Зимний…
— Ты это не надо. Ты за кого наш питерский пролетариат принимаешь?
— Я не про пролетариат. Нас сейчас никто не слышит. Случайные люди затесаться могут. Выпьют по дороге. Ну и дадут прикладом по витрине. Я ж о государственном забочусь.
— М-да, — сказал Грушев. — Есть и такая опасность. Но небольшая.
— Так будет милиция? Может, ее в Эрмитаж поставить?
— Понимаешь, какая история получается. Милицию мы тоже мобилизуем. Форму им полицейскую выдаем. Городовыми и околоточными станут. ОРУД в жандармы пойдет. Людей-то не хватает.
— Всех?
— Что всех?
— Всех милиционеров в жандармы? Грушев присел на подоконник.
— Я тебе конфиденциально говорю. Меня самого это беспокоит, — сказал он наконец. Вынул пластиковый пакет, набитый табаком, кусок газеты и неумело свернул самокрутку.
— Мы бы, конечно, — продолжал он, — могли в жандармов еще кого одеть, но тут два соображения было. Во-первых, у штатского опыта нет, а во-вторых, хочется, чтобы милиционера даже в такой праздничный день отличить можно было. Ведь у народа к форме уважение имеется. Ясно?
— А КГБ мобилизовать?
— Знаешь, куда они меня послали?
— Тебя, Коммунистическую партию?
— А у них указание — фиксировать, кто себя в городе будет неправильно вести. Для последующих мер.
— Ну тогда хоть жандармский наряд в Эрмитаж направь. На всякий случай.
— Это сделаем. Пожалуй, еще пожарную машину подкинем. Только вам придется их оборудование к системе горячего водоснабжения подключить. Если в случае чего поливать народ придется, так чтобы не простужались. А то неприятностей не оберешься.
— Пожарников все-таки не стоит, — сказал на это Колобок. — Они такую грязь в залах разведут, что хуже восставшего народа.
— Добро. Это как хочешь. С директором посоветуйся. Значит, пропускай их за баррикаду и ни шагу дальше. В случае чего звони прямо в обком. Меня-то не будет. Я на «Авроре» буду, залп совершать. Доверили.
— Ну я пошел.
— Давай. И без паники. Народ, повторяю, у нас сознательный. Хороший народ! ....
https://e-libra.net/read/549925-osechka-67.html